Окручивая невесту, девичью косу её разделяли стрелою (символ любви), а гребень, которым коса расчёсывалась, обмакивали в мёд или вино (символ дождя). Как метафора молнии, которою Перун сверлит тучи, проливает дожди и снимает с неба облачные покровы, стрела, которою на другой день брака, когда просыпалась молодая, приподымали с неё покров, в свадебном обряде служила знаменем плодородия и вместе с тем была орудием, освящающим брачный союз. Символическое также значение имело и покрывало, которым окручивали голову невесты, или её фата; она обозначала тот облачный покров, под которым являлась прекрасная богиня весны, рассыпающая на всю природу богатые дары плодородия. Покрытие головы сделаюсь признаком замужества, и последним строго запрещалось выказывать хотя один волосок из-под платка или кички — быть простоволосою. Этот обычай — покрытие головы девушки платком имел такое важное значение и силу, что девушка становилась иногда беспрекословно женою того, кто, чувствуя к ней склонность, набрасывал на голову ей покрывало.

В разных местах России существовали и разные свадебные обряды. Так, в свадебных песнях молодой назывался князем, а молодая — княгиней, лица, составляющие свадебный поезд, свиту жениха и невесты, — боярами, а главное между ними лицо — тысяцким воеводой; в песнях постоянно упоминаются серебро, золото, шёлк и бархат, дорогие парчи, чёрные соболи и прочая боярская и княжеская обстановка.

До нас дошло описание свадьбы великого князя Василия Иоанновича.

В княжеских хоромах, в средней палате, наряжены были два места, покрытые бархатом и камками, положены были на них изголовья шитые, на изголовьях по сороку соболей, а третьим сороком опахивали жениха и невесту; рядом поставлен был стол, накрытый скатертью, а на нём калачи и соль. Невеста шла из своих хором в среднюю палату с женою тысяцкого, двумя свахами и боярынями, переднею шли плясицы, а за плясицами дети боярские, за боярами несли две свечи и каравай, на котором лежали деньги. Пришедши в среднюю палату, княжну Елену посадили на место, а на место великого князя посадили её младшую сестру; все провожатые также сели по своим местам. Тогда послали сказать жениху, что всё готово; прежде него явился брат его, князь Юрий Иванович, чтоб рассажать бояр и детей боярских; распорядившись этим, Юрий послал сказать жениху: «Время тебе, государю, идти к своему делу». Великий князь, вошедший в палату с тысяцким и со всем поездом, поклонился святым, свёл со своего места невестину сестру, сел на него и, посидевши немного, велел священнику говорить молитву, причём жена тысяцкого стала жениху и невесте чесать голову; в то же время богоявленскими свечами зажгли свечи женихову и невестину, положили на них обручи и обогнули соболями. Причесавши головы жениху и невесте, надевши невесте на голову кику и навесивши покров, жена тысяцкого начала осыпать жениха и невесту хмелем, а потом соболями опахивать; великого князя дружка, благословясь, резал перелечу и сыры, ставил на блюдах перед женихом и невестою, перед гостями и посылал в рассылку, а невестин дружка раздавал ширинки. После этого, посидевши немного, жених и невеста отправились в соборную Успенскую церковь венчаться; свечи и караваи несли перед санями. Когда митрополит, совершавший венчание, подал жениху и невесте вино, то великий князь, допивши вино, ударил скляницу о землю и растоптал ногою; стёкла подобрали и кинули в реку, как прежде велось; после венчания молодые сели у столба, где принимали поздравления, а певчие в это время пели многолетие новобрачным.

Возвратившись из Успенского собора, великий князь ездил по монастырям и церквям, после чего сел за стол; перед новобрачными поставили печёную курицу, которую дружка отнёс к постели. Когда новобрачные пришли в спальню, жена тысяцкого, надев на себя две шубы, одну как должно, а другую навыворот, осыпала великого князя и княгиню хмелем, а свахи и дружки кормили их курицею. Постель была постелена на тридесяти русских снопах, подле неё в головах в кадке с пшеницею стояли свечи и караваи; в продолжении стола и во всю ночь конюший с саблею наголо ездил кругом подклети; на другой день, после бани, новобрачных кормили у постели кашей.

МАЙ

Древнеславянское название последнего месяца весны — травный, или травень. Бытовало и ещё одно название — ярець (в честь славянского языческого бога солнца Ярилы). Называли и третьим пролетним месяцем. Нынешнее название, как и все другие названия месяцев, пришло на Русь из Византии. Дано оно в честь богини Майи. Но в честь какой — греческой или римской, — учёные до сих пор с уверенностью сказать не могут, так как греческая Майя — богиня гор — в это время года горы в Греции покрываются зеленью, а римская — богиня плодородия.

Другие славянские названия месяца кветень, цветень, розоцвет, розняк, велик травен, шевой, или швибан, майский.

Георгий Победоносец

Не было в солнечной Далмации здания более мрачного, чем дворец императора-язычника Диоклетиана. Таким повелел построить его император, знающий толк в крепостях, начавший службу простым солдатом, проведший полжизни в военных походах и не знающий жалости к врагам Великой Римской империи.

…Не спалось Диоклетиану. Его расстроил недавний пир во дворце, устроенный после очередной победы на западных границах. Многих из приглашённых недосчитался император на роскошном пиру. Ему донесли, что тысячи христиан собрались в своём храме и праздновали не его, Диоклетиана, победу, а день рождения своего бога.

Так силён был гнев императора, что приказал он воинам обложить храм горючим хворостом и никого не выпускать. И объявил пленникам: «Кто принесёт жертву нашим богам, тот будет свободен. Иных ждёт гибель огненная!» Более часа ждал Диоклетиан, но ни один человек не вышел из храма. И тогда вспыхнул горючий хворост…

С тех пор стали расхищаться имения богатых людей, принявших христианство. Полнились темницы бедными людьми. Охрипли глашатаи, оповещая народ об очередной казни.

Решил император назначить себе нового комита — человека, который и войском искусно командует, и императора всюду сопровождает.

Диоклетиан возвёл в высокий сан Георгия, который был богат и знатен. К тому же красив и мужественен.

Только одного не знал Диоклетиан: мать Георгия воспитывала сына в любви к Христу.

Верно служил Георгий, но всё тяжелее становилось у него на душе. Решил он собственной кровью доказать истинность веры Христовой.

Накануне очередного судилища отпустил он на волю всех своих рабов. И то, чем владел — золото, серебро, драгоценные камни, наряды богатые, — отдал нищим.

Диоклетиан узнал об этом и провёл в беседе с Георгием долгие часы. Георгий откровенно признался в своей вере во Христа. На многое не мог возразить император и единственное, что он сумел прокричать: «В темницу его!»

Утром Георгий вновь предстал перед Диоклетианом. «Откажешься ли теперь от своего Христа?» — спросил он. «Напрасно, император. Скорее сам устанешь, мучая меня».

Трудно было придумать пытку страшнее. Юношу привязали к большому колесу и покатили по деревянным доскам, из которых остриями вверх торчали длинные гвозди. При каждом повороте колеса гвозди вонзались в тело Георгия и рвали его на части.

Диоклетиан удалился, не ведая, что произошло дальше. Внезапно ангел сошёл к великомученику. И увидели люди, что Георгий не привязан к страшному колесу, стоит он, живой, славит Господа и нет на нём никаких ран и увечий.

Тогда велел император связать Георгия и бросить в глубокий ров за городом, а наполнили тот ров негашёной известью, сжигавшей до костей всякую живую плоть.

На третий день Диоклетиан послал слуг выбросить кости Георгия, чтобы не осталось ни памяти, ни могилы его.

Множество народа собралось и в оцепенении смотрели они на живого и невредимого Георгия.

И снова Георгия посадили в темницу.

Хитрый император решил последний раз испытать его. В богато убранной комнате накрыли стол с изысканными кушаньями, наполненными ядами. Но Георгий остался жив и невредим. Чаша терпения Диоклетиана истощилась. Он дико закричал: «Немедля! На смерть!»